Интервью подготовлено к публикации Светланой Эдуардовной Несмеяновой – доктором юридических наук, профессором, директором Института государственного и международного права УрГЮА

Сурен Адибекович, мы, Ваши коллеги, отмечаем Ваш 70-летний юбилей и от всего сердца желаем Вам долгих лет жизни и новых творческих успехов. Вы известный ученый, Вас знают и многие читатели нашего «Российского юридического журнала» – по крайней мере, по литературе. И спасибо, что Вы согласились ответить на наши вопросы.

Спасибо за добрые слова. Попробую.

Вы являетесь известным ученым-конституционалистом, автором огромного количества научных трудов, в том числе двухтомного учебного курса по конституционному праву России, ряда монографий, членом различных экспертных советов, заведующим одной из основных кафедр юридического факультета Московского государственного университета. Что послужило основой выбора Вашего жизненного пути? Кто способствовал Вашему выбору?

Что касается выбора профессии, я и сам не могу до конца понять, почему решил стать юристом, но очевидно одно – ни дня не жалел и не жалею о своем предпочтении. Сначала определяющим моментом была, наверно, романтика – думал о том, что смогу стать борцом с преступностью. Когда в городе своего рождения – Новороссийске Краснодарского края – в 1958 году окончил среднюю школу и по почте отправлял документы на юридический факультет МГУ, в заявлении написал, что хочу быть следователем. Всех граней нашей профессии тогда еще не представлял. Стал студентом с первой попытки, в процессе учебы познал многое в праве. Но на втором курсе начал изучать советское государственное право, и был покорен данным предметом, как говорится, раз и навсегда. И хотя некоторое время после окончания факультета мне пришлось проработать помощником прокурора, при этом рассматривать жалобы граждан, выступать в суде, все-таки главным направлением для меня стало то, что называлось тогда государственным правом и советским строительством, позже – конституционным и муниципальным правом.

Я был активным в комсомоле, на четвертом и пятом курсах меня даже избирали секретарем комитета ВЛКСМ всего факультета, а это организация где-то в 750 человек. Декан факультета профессор Дмитрий Сергеевич Карев лично предложил поступать в очную аспирантуру на его кафедру уголовного процесса, правда, по судебной статистике – к известнейшему профессору того периода Сергею Сергеевичу Остроумову, мы его все боготворили. Но я отказался, это меня не интересовало. К тому же мне надо было идти на практическую работу, чтобы получить какое-то жилье для семьи. Я окончил университет с отличием. «Родная» кафедра государственного права и советского строительства рекомендовала в заочную аспирантуру. Мне удалось «убить двух зайцев» – получил работу и поступил в аспирантуру.

Гораздо легче говорить о тех, кто способствовал моему научному выбору и росту. Это заведующий кафедрой и мой официальный научный руководитель – знаменитый Степан Степанович Кравчук, он притягивал к себе сильных студентов, я могу себя отнести к их числу. Он не очень-то работал с нами, поскольку мы и сами старались. Фактически моим наставником при подготовке диссертации стал Константин Филиппович Шеремет, он известен каждому в старших поколениях как соавтор, вместе с Георгием Васильевичем Барабашевым, известного учебника «Советское строительство». Прекрасным знатоком всех направлений государственного права был Николай Яковлевич Куприц, очень мягкий и тактичный человек, великолепно эрудированный и, увы, по жизни не совсем счастливый. Изучающие конституционное право обязательно найдут две его монографии по истории государственно-правовой науки. На кафедре работал Август Алексеевич Мишин – блестящий американист, автор известных монографий и учебников по конституционному праву зарубежных стран, а еще остроумнейший человек, о нем и его высказываниях анекдоты и байки сложили еще при жизни. Не боялся язвительно высказываться и «задевать» строй, но его не трогали как известного ученого (с ним консультировались первые лица СССР и РСФСР), участника и инвалида войны (потерял руку), хотя и не выпускали за рубеж. Всю войну прошел также Давид Львович Златопольский, затем он стал известным ученым, автором фундаментальных монографий по федерализму, учебников. Настоящий научный и человеческий подвиг представляет жизнь профессора Леонида Дмитриевича Воеводина – всю жизнь он был лишен возможности нормально видеть, но не допускал к себе никакого снисхождения, написал ряд фундаментальных монографий, был соавтором учебников, читал (на память!) лекции.

И конечно, не могу не сказать еще о двух коллегах. Это Георгий Васильевич Барабашев – фундаментально образованный человек и ученый, прекрасный товарищ. Он был заведующим кафедрой, рано ушел из жизни. После него я возглавил кафедру. И долгие годы на кафедре работал Олег Емельянович Кутафин, отсюда он перешел в юридический институт, многое сделал для возвышения его и превращения в МГЮА, теперь, после ухода из жизни, Академия носит его имя…

Не взыщите, что я так долго отвечал на Ваш вопрос. Но если «свита делает короля», то ученого в значительной мере формирует научная среда. Я достаточно много сам работал и работаю. Но считаю необходимым впитывать в себя лучшее, что познаю от коллег. И прежде всего в родном коллективе.

Спасибо, Сурен Адибекович, Вы не раз выступали экспертом в Конституционном Суде Российской Федерации. В том числе по делам, связанным с вопросами федеративного устройства. Каково Ваше отношение к федерализму в целом и к будущему России как федеративному государству?

Я пишу по просьбе Конституционного Суда экспертные заключения, а также не отказываюсь выступать в конституционно-судебных процессах. Однако бываю и «удобным», и «неудобным» экспертом. Тонкость состоит в том, что порой от Суда ждут одного варианта решения, а я как эксперт иду совсем в другую сторону. По закону Суд может ограничиться письменным текстом и не приглашать эксперта для выступления. И такое со мной было. Например, в 1996 году в Конституционном Суде по известному «алтайскому делу» я доказывал, что субъектам Российской Федерации надо дать возможность самостоятельно определять, будет ли их глава исполнительной власти избираться населением или законодательным органом. Не послушал меня Конституционный Суд и предпочел объявить, что единственно демократичным вариантом являются выборы населением. Но в 2004 году второй Президент РФ предложил отказаться от прямых выборов в пользу избрания главы парламентом субъекта. Естественно, я это поддержал. Однако при законодательном оформлении этого предложения как-то «забыли», что сначала говорилось об избрании, а это ведь предполагает альтернативные кандидатуры. Записали, что Президент предлагает одного кандидата, а законодательный орган «наделяет его полномочиями», а откажет Президенту дважды – последует его роспуск. Новый порядок приведения к должности главы исполнительной власти субъекта РФ был оспорен в Конституционном Суде. У меня попросили экспертное заключение, в нем я резко отрицательно высказался об этих новеллах. Выступить в процессе меня не позвали, а сам новый порядок Конституционный Суд признал не противоречащим Конституции РФ.

Что касается федерации… Скажу честно, объявление в России федеративной формы государственного устройства в январе 1918 года я не считаю удачным решением. В такой огромной стране централизация управления в сочетании с автономией регионов представляется более целесообразной. Но что тогда еще оставалось! Ведь большевики оказались заложниками своих же тезисов. Что провозгласили по национальному вопросу? Первый тезис: право наций на самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. Второй тезис: большевики никогда не будут проповедовать целесообразность отделения и предлагают решать национальный вопрос в рамках единого централизованного государства.

Но в 1917 году местные националистически настроенные интеллигенты в значительной мере в своих корыстных целях стремительно реализовывали именно первый тезис, большую страну развалили, в национальных районах создали свои независимые республики. И другого пути для сохранения державы не было, только федерация. Когда всюду победила советская власть, постепенно сложилась форма государственного союза, федеративная по названию и централизованная по сути.

В 90-е годы Союз ССР как союзную федерацию развалили не столько прибалтийские сепаратисты, эти республики можно было «отпустить» и в остальном сохранить большое государство. Гораздо больше для развала сделал первый Президент России, когда, во-первых, предложил, чтобы российские республики сами собирали налоги на своей территории и потом «отстегивали» какую-то долю Союзу, во-вторых, подписал печальное известное Беловежское соглашение.

Известное выражение «не стреляй по прошлому из пистолета, иначе оно выстрелит пушкой в будущее» пришлось испытать на себе устроителям новой Российской Федерации (с той особенностью, что они и по прошлому били из пушек). Дело в том, что сначала пошли на заигрывание с регионами – вспомним известное выражение первого Президента в адрес республик «берите суверенитета столько, сколько проглотите». А потом опомнились, и поняли, что в основе такой страны, как Россия, может быть только единство государственной политики.

Я понимаю, что на ближайшие десятилетия мы не можем отказаться от федеративной формы государственного устройства. Но при этом я склоняюсь в пользу централизации как метода государственного управления. Однако с реальным участием в таком управлении субъектов Российской Федерации. Не надо изобретать велосипед. В советское время это называлось «демократическим централизмом». Можно придумать новые слова, от этого суть не поменяется. Вот и весь сказ.

Сурен Адибекович, кроме основного курса по конституционному праву России Вы читали и читаете ряд спецкурсов – по проблемам судебного разрешения конституционных споров, российского парламентаризма, конституционно-правовых основ современного политического развития России и др. Каким Вам видится будущее конституционного права. Может его проще изучать в виде общей части и какого-то набора спецкурсов?

В любом вузе есть для всех студентов обязательные предметы – конституционное право России, конституционное право зарубежных стран, а также примыкающее к ним муниципальное право. Это есть и у нас. Но одна дисциплина является особенностью только юридического факультета МГУ – на первом курсе преподавание в весеннем семестре мы начинаем с лекций и семинаров по предмету «Конституционное право: общая часть». Это своеобразное введение в конституционное право, установочные сведения. Инициатором предмета стала профессор нашей кафедры Наталья Александровна Богданова. Другие вузы за нами не последовали. Не у всех однозначное отношение к нашему выбору. Если кто-то решит последовать за нами, мы готовы поделиться опытом. Наши задачи состоят, в частности, в том, чтобы в доходчивой форме дать студентам общие сведения о конституционно-правовых институтах, не допуская в общей части дублирования материала с материалом из курсов конституционного права России и конституционного права зарубежных стран, а при изучении этих двух дисциплин большее внимание уделить страноведческому аспекту.

Если говорить о конституционном праве России, я категорически против его деления на общую часть и отдельные курсы – парламентское право, избирательное право, конституционное правосудие и т.д., так же как на материальное и процессуальное конституционное право. Основная масса студентов с помощью дисциплины «Конституционное право России» получает общее представление о предмете и благополучно может… забыть о нем после экзамена, им большего не надо. А вот те, кто пойдут на специализацию, как раз и должны прослушать углубленные спецкурсы.

Сурен Адибекович, Вы являетесь членом Научно-экспертного совета при Председателе Совета Федерации Федерального Собрания РФ, Научно-экспертного совета по местному самоуправлению при Председателе Государственной Думы Федерального Собрания РФ, Научно-методических советов при Центральной избирательной комиссии РФ и Уполномоченном по правам человека в РФ. Ощущаете ли Вы пользу от подобного взаимодействия с органами власти, прислушиваются ли они к мнению ученых, каковы результаты сотрудничества?

Сотрудничество порой бывает полезным и интересным, порой разочаровывает. Например, в 2005 году в составе рабочей группы мы писали для Государственной Думы проект федерального закона о парламентском расследовании. И когда уже был готов текст, узнали, что Президент Российской Федерации внес в Государственную Думу свой проект такого закона. Увы, его концепция существенно отличалась от нашей – из объектов парламентского расследования был исключен сам Президент Российской Федерации, а расследование стало совместной компетенцией обеих палат Федерального Собрания РФ, а, значит, палаты вполне могут нейтрализовать друг друга.

В 2009 году я был в составе группы, которая подготовила проект федерального закона о парламентском контроле в Российской Федерации. Сейчас, когда я отвечаю на Ваши вопросы, мы, авторы, наблюдаем, как различные федеральные органы, особенно органы исполнительной власти, все делают, чтобы «зарубить» этот закон. Причина понятна: ведь в нем предлагается создавать комиссии парламентского контроля и вникать во все детали деятельности этих органов по применению и соблюдению законов.

Как-то на одном мероприятии я посетовал – не слушают нас практики. Один присутствующий руководитель возразил: Вы не правы, мы слушаем, но делаем все по-своему. Хорошо, что хоть правду сказал. В Государственной Думе и Совете Федерации хотя бы изредка советы созываются. А в Центральную избирательную комиссию РФ и в аппарат Уполномоченного по правам человека нас уже давно не зовут.

Сурен Адибекович, Вы большой любитель путешествий. Скажите, пожалуйста, есть ли такие места, где Вы еще не были и хотите побывать. Есть ли такие места, путешествия куда хотелось бы повторять вновь и вновь?

Одному академику приписывают слова: «Наука – это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет». Сказано неплохо, и я чаще всего следую этому правилу. Еду куда-то на конференцию, читать лекции, заниматься научной работой и при этом, конечно, стараюсь максимально познакомиться с соответствующей страной. Если перечислять страны, это будет форменное хвастовство – Германия, Австрия, Франция, Швейцария, США, Италия, Китай, Монголия и еще десятка два стран. Я уж не говорю о бывших республиках СССР. Где еще не бывал, но хочу – Испания, Англия (особенно Лондон), Израиль, Япония.

В России изъездил очень многое, от Карелии до Камчатки, Владивостока, Благовещенска. Но еще не посетил Калининград, Хабаровск, Новосибирск.

Где бываю, стараюсь все смотреть «ногами». Самый красивый город из всех, что видел, для меня Вена. Красота, волшебство, элегантность! Я там провел в общей сложности семь месяцев, бывал не раз. И всегда хочу туда. Другие места стараюсь не повторять, но как можно не поехать в Санкт-Петербург, Саратов, на Кавказ, куда зовут на конференции, и где видишь красоту Невского проспекта, широкой Волги или высоких гор.

Мы знаем, что Вы вместе с мамой определенное время провели на Урале. Нам интересно узнать, что сохранила Ваша детская память о тех годах?

Я уже сказал, что родился в Новороссийске, это Краснодарский край. Новороссийск, как известно, разделил судьбу Сталинграда, здесь тоже многие месяцы линия фронта проходила по городу. Наш дом оказался на улице, занятой немцами. Есть было нечего, и летом 1943 года отец вместе с соседями пошел по окрестным кубанским станицам менять кое-какие вещи на продукты. А в это время немцы решили всех местных жителей выселить в Крым. Так мы, мать и пятеро несовершеннолетних детей (две сестры, три брата, я самый младший), оказались в одном из поселков в Крыму и почти год жили в заточении на положении пленных. По прошествии многих лет мои сестры, брат и я получили статус «несовершеннолетних узников немецко-фашистских концлагерей».

В 1944 году Красная Армия освободила Крым. Все переселенцы ждали, когда смогут вернуться в Новороссийск. Но как-то пришел комендант и сказал: «Куда-то уезжайте, скоро здесь будет плохо». Что конкретно нам грозит, он не сказал. Наверно, не имел права. Наши соседи собрались и двинулись в соседнюю область. Мы же надеялись, что скоро за нами приедет отец, и не трогались с места. Мать сказала: «Ну, куда мы поедем, нас ведь тогда отец не найдет». И мы остались. К сожалению, мы не знали, что отец попал в румынскую облаву, его выдали, сказав, что он член партии. Ночью он пытался бежать, и был убит. Об этом мы узнали только в 1955 году.

Однажды среди ночи раздался стук и последовала команда: «Полчаса на сборы». Затем нас посадили в товарные вагоны и повезли. Крым очищали от крымских татар и других национальных групп, во всех видели пособников фашистов – даже в нас, живших в лагере. Мы оказались на Урале, в Свердловской области. Нас высадили на маленькой станции, поселили в бараках. Ни еды, ни одежды, ничего. Выживайте, как хотите. Первое время семье было очень трудно – попросту голодали. Сестры и старший брат пошли работать, мать взяла на себя домашние хлопоты и занималась ими с самого раннего утра до позднего вечера. Там, на Урале, умер от тифа мой средний брат. Остальных судьба пожалела. Выжили. Позже нас переселили в поселок при лесоцехе, где валили деревья, обрабатывали их и почти каждый вечер отправляли по узкоколейке состав с бревнами для Уралмашзавода – гиганта промышленности.

На Урале я прожил 12 лет. В основном это Верхнепышминский район. Наш официальный статус – «спецпереселенцы». Это люди, которые не имели права выезжать за пределы своего поселка либо вообще, либо без разрешения того милиционера, который выполнял функцию надзора (уж и не знаю, как его правильно назвать – комендантом или участковым). В остальном спецпереселенцы от других граждан не отличались. Местное начальство на Урале довольно быстро увидело, что спецпереселенцы – никакие не злодеи, а жертвы роковых решений. Подобрался в основном работящий народ, дисциплинированный. Социалистическое соревнование, повышенные обязательства, подписка на заем и все прочие атрибуты того времени применялись в полном объеме. К тому же и настоящий принцип интернационализма – греки, армяне, крымские татары, болгары, советские немцы. А также местные русские, татары, башкиры.

Потихонечку приходило послабление в режиме. Сначала разрешили выезжать в соседние населенные пункты, потом в районный центр, далее – в другие районы области и в Свердловск. Еще свободнее атмосфера стала после смерти Сталина в 1953 году. Сейчас я говорю обо всем этом как взрослый человек, под наплывом воспоминаний, как бы анализируя «правовой (бесправный?) статус» спецпереселенцев. Тогда же на Урале я жил как обычный советский мальчик – ходил в школу, хорошо учился, активно участвовал в жизни пионерской организации, стал комсомольцем. Места, где проходит детство, – это родные места.

Не могу забыть и еще одного. Уральцы в целом неплохо относились к нам – спецпереселенцам. Ни пренебрежения, ни дискриминации. То есть проявили свое человеческое достоинство. И такое остается на всю жизнь. Будучи взрослым человеком, встречаясь с коллегами из Свердловска-Екатеринбурга, я опять и опять убеждался в правоте своих первых, хотя и подростково-юношеских впечатлений -–здесь живут настоящие люди. Прежде всего потому, что они ценят достоинство других. И еще одно. Уральцы – крепкие, они выносливы, потому что жить там нелегко, и к этому надо быть готовым каждый день. И может быть благодаря уральскому периоду своей жизни я понял, что надо надеяться прежде всего на свои силы, неистово трудиться, тогда чего-то добьешься в жизни.

В 1955 году приехал милицейский чиновник (наверно, достаточно большой) и разъяснил нам, что держали нас незаконно, это последствия культа личности, мы свободны и можем ехать, куда хотим. Никаких оснований для репрессий в Крыму, конечно, не было, и позже нам выдали документы о реабилитации как жертвам политических репрессий по национальному признаку. В 1956 году – мне было 16 лет - наша семья поехала в Новороссийск. А спустя два года судьба связала мою жизнь с Московским университетом.

Очень интересно узнать Ваше мнение о новом статусе Московского университета. Что за этим последует, кроме, видимо, дополнительного финансирования? Какая будет польза для студентов, кафедр, преподавателей?

Честно говоря, элемент «избранности» всегда был свойствен нашему университету, его студентам, выпускникам, сотрудникам. Надеюсь, мы не загордились. Скорее всего, для большинства это дополнительная ответственность. Что касается финансирования, мы особенно не рассчитываем на какие-то преференции. Не будет хуже – и хорошо. Уже составили магистерские программы, но все еще надеемся, может отменят блажь с бакалаврами, кому нужны эти неполноценные кадры?!

Что бы мы считали целесообразным? Пусть восстановят целевое государственное финансирование повышения квалификации в МГУ. В советское время один раз в три года приезжали 17-25 преподавателей других вузов на четыре (!) месяца к нам на стажировку, мы им читали лекции, вели дискуссии и т.д. Сейчас едут единицы на семестр, также единицы на один-два месяца.

Ну и самое последнее. Сурен Адибекович, на Ваш двухтомный учебный курс «Конституционное право России» появился целый ряд откликов коллег-конституционалистов в разных журналах. Нет ли у Вас желания высказать свое отношение к тем или иным предложениям, оценкам коллег?

Очень знаменитому ученому и профессору нашего факультета Николаю Григорьевичу Александрову приписывают такую байку. У него вышла книга, и на нее была опубликована очень критическая и вроде не очень справедливая рецензия. Аспирант спрашивает его, чего, мол, он не реагирует. Николай Григорьевич с усмешкой отвечает: «Не важно, хвалят или ругают, важно, что помнят». Что я могу сказать? Коллеги были ко мне очень доброжелательны в своих отзывах. А обсуждать проблемы, конечно, надо. В марте 2010 года мы все встретимся на научной конференции в Московском университете и поговорим о проблемах конституционного и муниципального строительства, поспорим друг с другом. Надеюсь, к этому времени появится очередное, уже четвертое издание моего учебного курса, естественно, существенно обновленное.

Сурен Адибекович! Еще раз наши поздравления с Юбилеем! И до встреч не только на московской, но и на уральской земле!